Моё отношение к домашним зверушкам всегда было таким (по идее, мне должно быть стыдно сознаваться) практичным, если не сказать циничным. Есть - хорошо, болеют - будем лечить, если есть шансы. Нет - отпустить с миром. То ли это у меня такое кривое ощущение ответственности за вверенную мне жизнь, то ли я бессердечная, но не умею я страдать по ушедшим зверям. Или это кошатьничье отношение: поплачу и возьму нового. Может, у собачников по-другому.
А тут и меня проняло, когда смотрела на эту старую шваброчку, завернутую в наволочку с голубыми цветочками. А мой старший кот подошел, обнюхал Макса и улегся рядом...
А я знала ещё ночью, что Макс уйдет сегодня. Мне приснился Хан. Пришел за пёсиком.
Хан же тоже был кошатник. Изначально был против собаки в доме, и запах этот тоже плохо переносил, но Макс так отчаянно его любил, что устоять было невозможно)) Мои говорили, что пекинес выбирает себе "императора" - главного. И пусть император не гуляет с ним, не кормит и даже редко гладит - императору все можно. А остальные - слуги)) Никому так не радовался, как Хану. И вот Хан приходит с работы - костюм, белая рубашка, галстук, а эта плохо помытая шваброчка кидается к нему с такой бешеной радостью, пытается подпрыгнуть до метр девяносто... Хан его брал под мышки, осторожно так, на вытянутых руках поднимал, чтобы грязные лапки не пачкали костюм, а Макс, подрыгивая лапами и повизгивая, вылизывал ему лицо. А злая Некошка потом отправляла мужа умываться))
Свекровь рассыпалась в хлам, Лёша плачет, моя мама рыдает в деревне, Ксю в Хельсинки. Ну и я вместе со всеми.
Плохо, что в городе. Пришлось вызывать специальную службу. Когда мы с первым мужем хоронили в сосновом лесу ротвейлера Юлиса, это было какое-то чувство завершенности. Правильности. Я и сейчас это место найду. Мне как-то нравится думать, что на могиле собаки растет земляника.
А Макс пусть бежит, ошалевший от свободы, через высокие травы на лугу в Бельково, туда, где стоит у обочины синяя машина, а император ждет у открытой двери, в тех старых джинсах и футболке, которые можно пачкать, и Некошки нету, которая будет возмущаться, и никто вообще слова не скажет - лижи, целуй и будь счастлив. Теперь всегда.