[neko-no-monogatari]

О чём обычно молчу. Об инфовойне и играх с мозгом.
Я предупредила.

Случайно наткнулась в сети на фотку. И меня задело тем, что я это место знаю. Очень хорошо знаю.
pbs.twimg.com/media/B8mYl3qCUAA_ja0.jpg
Если плохо видно текст (я не перепечатывала, я не поленилась, я страничку на ФБ нашла): "Армия, которой "на Донбассе нет", встречайте- ваши вожди вам с родины персональные гостинцы привезли! Не толпись, не толпись, всем хватит ))) Все расчитано- "неизвестными" пришли, "вастутнетами" повоевали и "неопознанными" уехали..."

Я не хочу обсуждать, кто и зачем это делает. Я о том, что, с одной стороны, в интернете так просто врать. Даже фотошопа не надо, простое кадрирование. С другой - так же легко вылезает правда. А в итоге - поток эмоций. Одних заденет одно, других другое. Меня вот зацепило тем, что на исходной фотке действительно Сологубовка. Наш храм и наше немецкое кладбище, которым занимается отец Вячеслав.
И моя естественная эмоциональная реакция: что ж вы, суки, делаете?!
И так всё.


Ещё про Сологубовку, если кому интересно:


отсюда: www.russkiymir.ru/media/magazines/article/99650... Хотя статей на эту тему много

На фоне привычных русских сельских пейзажей трудно не заметить указатели на немецком языке. В ухоженном парке с исполинскими скульптурами деревья пронумерованы, а дорожки удивительно ровные.

Здесь, между деревнями Сологубовка и Лезье, что под Санкт-Петербургом, находится самое большое в мире немецкое военное кладбище, насчитывающее более 40 тысяч захоронений.

Названия этих мест – Синявинские высоты, Невский пятачок – знакомы каждому школьнику. Здесь до сих пор на глубине штыка лежат останки павших солдат. Послевоенные похоронные команды собрали не более 1 процента погибших. Но, как известно, «война не закончена, пока не похоронен последний солдат». В том числе вражеский. К этой мысли наше общество только начинает привыкать, постепенно приходя к пониманию истинного смысла примирения с прошлым. Как ни странно, символом такого примирения в Сологубовке стал Успенский храм, чудом уцелевший во время войны и в послевоенной разрухе.

Начало

– Немцы в подвале храма организовали госпиталь, а для нашей артиллерии купола были ориентиром, – рассказывает местный житель Дмитрий Кириенко. – Поэтому ни те, ни другие не хотели окончательно разрушать здание. Я был тогда еще мальчишкой, но помню, как немецкие саперы неделю снимали с церкви купола, чтобы сбить нашим прицел. Хотя сами молились, но не в нашем храме, а рядом – в деревянной пристройке.

После войны в Успенском храме сначала устроили склад. Потом храм и вовсе пришел в запустение, даже дорога к нему заросла. Именно поэтому в начале 90-х его и выбрал для служения выпускник семинарии Вячеслав Харинов, который дал себе зарок прийти в самый безнадежный храм Ленинградской области. Успенский тогда был безнадежнее некуда: без кровли, с разрушенными сводами и отсутствием дороги – подъехать сюда можно было только на тракторе. И так уж случилось, что в те же годы Россия выделила Народному союзу Германии по уходу за военными захоронениями пять гектаров земли в Сологубовке под устройство кладбища для солдат вермахта. Немцы поначалу решили храм взорвать.

Надо сказать, что Народный союз – очень влиятельная организация в Германии. Возникла она еще в годы Первой мировой войны. Сегодня эта общественная организация опекает около 800 военных кладбищ в 40 государствах, у нее 1,3 миллиона членов, 600 человек в штате и 13 тысяч добровольцев. У нее огромный бюджет, формируемый из членских взносов и отдельной статьи германского бюджета. Кстати, именно Народный союз опекает кладбища и захоронения около 800 тысяч советских воинов в Германии, на эти цели расходуется примерно 30 миллионов евро. И речь не только о территории бывшей Восточной Германии, где за могилами соотечественников до 1990 года следили военные из Западной группы войск. Например, в консервативной Баварии издана «Книга памяти» советских воинов, проведена компьютерная обработка данных на полмиллиона военнопленных, установлены места их захоронений.

– Немцы и не думали настаивать на сносе храма – они просто полагали, что руины никому не нужны и не подлежат восстановлению, – рассказывает отец Вячеслав. – Тогда я заговорил о том, что раз они разрушили храм, то они же должны его восстановить. Существовали свидетельские показания, что именно немецкие саперы снимали с храма купола. Немцы принимали разумные доводы, правда, поначалу согласились восстановить только крышу здания. Я связался с ведущими германскими журналами, рассказал им про ситуацию в Сологубовке. И вскоре пошли крупные пожертвования, которых хватило на восстановление всех трех престолов храма и создание Парка Мира, за которым начинаются могилы немецких солдат.

Но вслед за этим священнику пришлось столкнуться с непониманием соотечественников. В Сологубовке, Лезье, Мге, Кировске живут десятки ветеранов войны, которые свято хранят память о погибших фронтовиках, а все, что связано с немецкими оккупантами, привыкли клеймить позором. Появился даже репортаж известного тележурналиста о том, как спустя шестьдесят лет немцы будто захватили Невский пятачок.

Иконописец Блок

В Парке Мира, созданном по инициативе отца Вячеслава, есть две скульптуры. Одна из них, дар немецкого мастера Урсы фон Ляйснер, изображает женщину с мертвым младенцем на руках и называется «Трагедия войны». Ура-патриоты тут же окрестили ее «немецкой Родиной-матерью», а факт установки назвали кощунством. Хотя на самом деле воплощенная в камне мать оказалось русской, и у нее есть реальный прототип. Молодую жительницу Сологубовки Ульяну Финагину немцы расстреляли в 1941 году на глазах у всех жителей села – она не выдала провокатора, который пришел в ее дом будто бы от партизан. У Ульяны было трое детей и грудная дочь, которую ей приносили кормить перед казнью. После расстрела Финагиной девочка тоже не выжила. В гибели этих двух людей разбирались на Нюрнбергском процессе.

– На войне люди ослеплены ненавистью, для которой каждый находит причины, – говорит отец Вячеслав. – Сюда приезжал старый немецкий офицер, который сказал, что не чувствует вины перед нами. До этого он прошагал всю Европу, соблюдая Женевскую конвенцию. А здесь советские солдаты сразу же вырезали санитарный батальон вместе с ранеными и врачами. И командование сказало им, что пленных можно не брать. В то же время я помню рассказ русского прихожанина, которого вместе с другими купающимися в речке детьми расстреливал немецкий летчик. А потом такие же немецкие асы сбрасывали бомбы на красные кресты, которыми помечали госпитальные суда. Война – сгусток обоюдного греха, а не примитивное противопоставление «свои – чужие».